раз его повторявшая) интервью на литературные темы. На вопрос, кто мой любимый литературный герой, я ответил, что это объединенный кот у нелюбимого мной Булгакова: и тот, что чешет нос гривенником на подножке трамвая, и тот, что сходит с ума от системы Станиславского и рвет когтями занавеску, взбираясь по ней к потолку. На вопрос, что я читаю, ответил, что жизнеописание католической святой Терезы Маленькой.

Но теперь Фатима, едва увидев меня, закричала:

– У меня никогда не было своих людей в КГБ, наконец-то появились. И на мой недоуменный вопрос «в чем дело?» ткнула мне в руки газету, кажется, «Куранты», где на первой полосе было пространное интервью с только что назначенным первым заместителем председателя (и главой его московского комитета) КГБ Евгением Савостьяновым, который рассказывал, что еще не видел дела, которое на Лубянке якобы завели на него самого, но теперь все будет иначе, потому что создан общественный комитет по контролю за КГБ и возглавит его известный диссидент Сергей Григорьянц, которого порекомендовала вдова Сахарова Елена Боннэр.

Я довольно быстро дозвонился Елене Георгиевне и спросил, что сей сон значит.

– Ну, ты понимаешь, звонит мне какой-то человек и говорит: «Я – Женя». С трудом я поняла, что это какой-то физик, которого мы когда-то встречали. Говорит: «А вот теперь я – первый заместитель председателя КГБ, мы хотим создать общественный совет и было бы хорошо, чтобы вы им руководили». Я ему ответила, что я женщина старая, больная и делать этого не смогу. «Ну, может быть, кого-нибудь порекомендуете…». Я ему назвала тебя, но думала, конечно, что они тебя спросят.

После этого я часа два искал хоть кого-то из известных журналистов, чтобы на все это ответить. Фатима категорически отказалась записать все, что я ей сказал. В конце концов я встретил Бовчана – корреспондента «Голоса Америки», который не только записал, но и тут же передал все, что я хотел. А я сказал, что если теперь Комитет государственной безопасности станет, подобно ЦРУ, организацией, занятой только внешней разведкой – на что пока есть надежда, то, контролировать его я не смогу, потому что ничего в разведке не понимаю, и даже если КГБ по-прежнему будет только следить за всем советским народом, то проконтролировать сотни генералов и трехсоттысячный штат я тоже не смогу, а из возраста и состояния, когда интересно быть для кого-то ширмой, давно уже вышел. Потому никаким комитетом руководить не собираюсь.

Я уже точно понимал, что КГБ прокладывает себе путь к власти и что даже изнутри с этой гигантской организацией справиться будет невозможно.

Какой-то комитет сперва собрали, туда вошел Олег Калугин, еще несколько малоизвестных мне людей, они мне звонили, звали, пару раз собирались сами, но, по-видимому, я и впрямь был нужен им для декорации и без меня эта гнусь тихо угасла.

Более оптимистичный, хотя и гораздо более опытный, чем я, Вадим Бакатин (все же недолго министр внутренних дел) согласился стать председателем Комитета государственной безопасности. Он попытался расчленить этого монстра – отделить внешнюю разведку, пограничные войска, охрану президента и несколько других управлений, но, как сам говорил через год на первой же конференции «КГБ: вчера, сегодня, завтра», он никогда не понимал, чем на самом деле заняты его подчиненные, его никогда не допускали к материалам о реальном положении дел, а месяца через четыре Ельцин Бакатина уволил. На самом деле КГБ надо было не расчленять, а уничтожать, срочно принимать закон даже не о люстрации, а о российском варианте нюрнбергских послевоенных судов, о чем люди, пришедшие к власти и не думали – не хотели, да и не смогли бы это сделать. Настаивала года через два на законе о люстрации сотрудников КГБ, то есть на запрете занимать какие бы то ни было должности только Галина Старовойтова – и на наших конференциях о КГБ, и в Государственной Думе, за что в конечном итоге и была убита.

Сергей Ковалев рассказывал мне, а потом на одной из наших конференций, как году в девяносто третьем происходило очередное декоративное переформирование КГБ. Оно было чрезвычайно разрекламировано «совершенно свободной демократической печатью», в особенности руководимым генералом Бобковым НТВ. Было рассказано о том, что теперь, наконец, все генералы пройдут переаттестацию совершенно независимой комиссией, в которую входит известнейший правозащитник Сергей Ковалев.

«Проверяли дела двухсот генералов. Собирались мы раза четыре. Приносят груду папок. В каждой одно и то же: родился, учился, произведен, переведен, чем и как был занят – понять нельзя, характеристики замечательные, все вокруг говорят – очень хороший человек, никогда ничего дурного не делал, инакомыслящих не преследовал. Только одного я смог найти, кого просто по фамилии знал – он фабриковал дела диссидентов. Уперся – этого не подпишу. Лобов, председатель комиссии, прямо мне сказал, что смена генералов не является целью Ельцина. Савостьянов почему-то тоже оказался моим противником. К тому же начали меня уговаривать: «Что Сергей Адамович старое вспоминать, теперь он совсем другой человек и так раскаивается… Да и до пенсии ему остался один год (в КГБ пенсию платят лет с сорока), уж дайте ему год дослужить». – Я и сдался. Так все двести генералов КГБ аттестацию и прошли».

Оказаться для них ширмой, в положении Сергея Адамовича, став главным контролером КГБ, я не хотел, а другого быть не могло.

На второй день путча с лестницы одного из подъездов ЦК КПСС другой ближайший помощник Андропова Аркадий Вольский объявил журналистам, что ГКЧП незаконен и путч провалился. Казалось, помощники Андропова боролись друг с другом. На мой взгляд (в понимании ГКЧП есть много взаимоисключающих версий), они играли в одной команде и даже, может быть, не согласовывая друг с другом деталей, действовали по одному плану.

Крючков был ничем не глупее Вольского, оба они были убеждены, как и их руководитель и учитель Андропов, что коммунистический аппарат не просто никуда не годится, но сопротивляется, мешает КГБ прийти к власти, да и политическая доктрина КПСС теперь лишь декорация, совсем обветшавшая; что частная собственность, да еще управляемая КГБ, совсем не дурна, что страна под руководством офицеров их службы станет более динамичной, современной и достигнет небывалых успехов. Все это было иллюзиями Андропова, дополнявшимися их романтическими представлениями о честности сотрудников КГБ. Иллюзии развеялись вполне в период их полной реализации – уже очень долгого правления Путина. Впрочем, сейчас я думаю, что Евгений Примаков, возглавив отделенную внешнюю разведку, не просто продолжил массовое внедрение агентуры на Запад по плану Шелепина – Андропова – Крючкова, но это «продолжение» изначально (с